Содержание
УДК 172.1
Революция и концепция отчуждения
Дацкевич Илья Вадимович
Аспирант, кафедра философии, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (603950, Российская Федерация, г. Нижний Новгород, пр. Гагарина, д. 23. Тел.: 8-831-462-30-03). E-mail: ilya-dazkevitch@yandex.ru
Данный текст направлен на рассмотрение актуальных проблем современной политической мысли. В нём затрагивается проблема отчуждения, спада революционных протестов, исчерпанность традиционных подходов к осмыслению политики и необходимость новой концептуализации этого феномена.
Ключевые слова: отчуждение, демократия, сегменция, конформизм, общество спектакля.
REVOLUTION AND THE CONCEPT OF ALIENATION
Datskevich Ilya Vadimovich
Postgraduate student, Department of philosophy, Nizhniy Novgorod State University. Gagarin Ave, 23, Nizhny Novgorod, 603950, RUSSIA Tel/fax: 8-831-462-30-03.
This text aims to examine urgent problems of modern political thought. It addresses the problem of alienation, the decline of the revolutionary protests, the exhaustion of traditional approaches to understanding policy and the need for a new conceptualization of this phenomenon.
Key words: alienation, democracy, segmency, conformism, society of the spectacle.
Есть, приблизительно, два образца радикального политического акта – октябрь 1917-го или май 1968-го. Революционная мысль, моментально преобразованная в действие, и, с другой стороны, революционное действие, переходящее в разрозненные и противоречивые суждения, создающие наиболее оптимальные условия для множества маргинальных идей и околоидеологических дискуссий. «Оккупай Уолл-стрит» (Occupy Wall Street) стал повторением мая 1968-го. Но возможен ли второй октябрь 1917-го?
Говоря об этом, мы касательно затрагиваем тему отчуждения, потому как, согласно мысли Э.В. Ильенкова, отчуждения бывают не только в труде и внутри процесса производства, не только от потребляемого товара, но и где-то ещё: в самой жизни, в духовной и личной сфере, даже в интимной «близости» людей друг к другу. В современном обществе (если брать к рассмотрению преимущественно западный тип), когда обычно пользуются понятиями «демократия», «демократическое устройство» или сходными с ними, сводят саму изначально вложенную в них идею к консенсусу относительно неэгалитарного порядка, оптимально подходящего для того, чтобы наделить менее имущие слои (населения) достаточной долей власти и благополучия. «Зато те, – пишет Ж. Рансьер, – кто подчёркивают эгалитарный характер своей жизни, склонны противопоставлять демократии <самой её идеи> сохраняющуюся реальность неравенства, которое опровергает эту эгалитарность» [2, с. 65]. Даже предполагаемый коллапс социалистической модели позволяет существовать подозрению в том, что общепризнанная «демократия» являет лишь тень подлинной, т.к. последняя предполагала бы, что народ (демос) «складывается как субъект, явленный самому себе, на всей поверхности социального тела» [2, с. 65]. Однако вне политической игры существует не более трёх вариантов того, что можно назвать «социальным действием»: сегментарность, коммунитарность и маргинальность. Или, если по-другому, то: разобщение, сплочение, исключение.
Третий вариант не отрицается, как формальной логикой, но он выносится за скобки, как наиболее радикальный и наименее эффективный в масштабе, выходящем за пределы малых локальных групп. Выбор осуществляется между первыми двумя. Про разобщение можно сказать, что это и есть привычно называемое «демократией» и то, что неомарксист Клод Лефор понимает как места власти без соответствующего политического тела, рассеянной между различными инстанциями легитимности. Порознь между инстанциями права, закона и знания, что делает зыбкой позицию того, кто самоопределяется как «демократ», внутри сугубо политического дискурса. Эмпирическая фигура демократа выглядит противоположной развёрнутой идее демократического общества, которая, к тому же, не способна себя осуществить. Ему кажется, что сама демократия и прагматический индивидуализм движутся в почти противоположных направлениях.
Первая выражается в том, чтобы, учитывая тенденции либеральной демократии, в силу возможности таковой, связывать смысл данного учения с идеей и эмпирией коллективности. Тогда как вторая является тем, что принято определять как «демократию», но что, по своей сути, представляет утопию либерального типа, грёзу о мегаурбанистических пространствах, где произвольно вершилась бы свобода индивида. Можно задаться вопросом: не предполагает ли таким или схожим образом заданная дилемма ошибочного, но выглядящего истинным представления о самой природе демократии? Возможно, что от более радикального действия многих из нас отделяет нежелание выйти из удобства конформизма или обращение к маргинальной (т.е. встроенной в существующую систему и производную из неё) индивидуалистической форме протеста. То и другое удерживает нас внутри сегментарного разделения, предоставляя негативную свободу, но, одновременно с тем, делает потенциально возможной прямую власть тех политических структур, от которых установлено и которыми поддерживается такое разделение (например, для инстанции здравоохранительной и исполнительной власти, но далеко не только для неё).
С другой стороны, то, чего данное устройство явно лишает, – это позитивная свобода прямого политического действия. Вместе с тем, это и отказ от своей духовной свободы. Её человек лишается, только если таковая одновременно нивелируется общественным устройством подобного сегментарного типа и самоэлиминируется отказом от сферы духовного (от риска, жертвы) в механическом стремлении к удовольствию, связанному лишь с его сугубо физиологическими функциями сна, удовлетворения голода и полового акта, что возводится подобным обществом в своеобразный гедонистический Идеал – принципиально недостижимый, но подчиняющий себе почти всю социальную деятельность. Возможно, что именно прагматическая тенденция и является причиной той всеобщей отчуждённости, о которой, начиная с Жана Ипполита, философии существования и Ситуационистского Интернационала, принято говорить во многих идеологических и околоидеологических дискуссиях в современных капиталистических странах.
Но обратимся к идейному лидеру Ситуационистского Интернационала – французскому интеллектуалу Эрнесту Ги Дебору. В программной работе – книге «Общество спектакля» он выдвигал предположение о том, что сама революция может быть отчуждена, сразу после осуществления, превратиться в миф о себе. Например, он пишет, что если ленинизм был волюнтаристической попыткой воплощения революционной идеологии, которая подразумевает возвращение отчуждённого и решительное изменение мира, уже сталинизм всем наглядно показал, что возвращать отчуждённое никто даже и не собирался. На этом этапе идеология уже является не оружием, а целью. Идеология, получившая в нём своё воплощение, не преобразовала мир, подобно капитализму, достигшему стадии избыточности, – она полицейским образом трансформировала его восприятие. Иными словами, «власть тоталитарно-идеологического класса означает также и власть перевёрнутого мира: чем она сильнее, тем настойчивее она утверждает, будто её не существует, <но> из противоречия и вытекает социальная организация абсолютной лжи» [1, с. 56].