Содержание
В чем сущность социал-демократической теории и практики? Это отказ от принципиально революционного по своему духу и делу марксизма, выступавшего до мировой войны под именем мировой социал-демократии, отказ от борьбы за свержение буржуазного строя, принятие идеологии борьбы за социализм в рамках буржуазного общества, в рамках соревнования «на равных» с буржуазными партиями за получение государственной власти по правилам свободы частной собственности, т.е. по принципу либерализма. В силу чего этот постмарксистский социал-демократизм по праву надо выделять именно как либерал-социал-демократизм, с тем, чтобы четко отделять его от существовавшего до него марксистского, революционного, пролетарского (т.е. классового) социал-демократизма. Тем более, если это понимают и признают сами лидеры постмарксистского социал-демократизма. Так, например, один из лидеров СДРПШ Вигфорс вполне резонно утверждал, что социал-демократия имеет два глубоких корня: марксизм и экономический либерализм [6, с. 197]. Поэтому сущность такой социал-демократии в общественном движении выражает наиболее точно термин либерал-социал-демократия, подчеркивая принципиальное принятие этой социал-демократией буржуазного общества и его либеральных правил борьбы за власть.
В основе выбора – революция или эволюция, классовая борьба или классовое сотрудничество – лежит вопрос о том, идти ли к социализму через расцвет капиталистической экономики или социализм можно базировать на ее крахе, даже имея в ней все еще докапиталистические отношения и силы (как у нас на Руси в начале XX в.). Если революционные марксисты придерживались идеи о неизбежном скором крахе капитализма, то Бернштейн, а за ним и Гильфердинг, Каутский, наоборот, оспаривали ее, после чего стали меняться и представления о материальной базе социализма, которая приравнивалась ими к такому уровню развития производительных сил, когда экономически более продуктивной (можно добавить: единственно возможной) оказывается не капиталистическая, а социалистическая организация народного хозяйства. Дело, таким образом, не сводится просто к возможности обобществления собственности, а упор делается на то, чтобы обобществленная экономика общества могла сразу дать большую продуктивность, чем существующая экономика капитализма.
К требованиям экономической целесообразности западные социалисты присоединили требования гуманитарного, нравственного плана. Э. Бернштейн доказывал, что социалистический общественный строй не может быть введен одним революционным актом, его появление – результат длительного поиска более совершенных видов труда, обеспечивающих свободу и равенство индивидов в процессе общественного производства и потребления. Все это ориентировало на длительный процесс созревания материальной базы социализма в рамках капитализма, отодвигало вопрос о социализме в неопределенное будущее, а, значит, подвергалась критике идея революции. Ленин же был уверен в готовности материальных предпосылок социализма в развитых западных странах. Эта уверенность основывалась на наблюдении происходивших процессов концентрации и централизации экономики собственности в этих странах, возникновения немногих капиталистических монополий в масштабе отраслей и целых стран. «Ибо социализм.., – писал В.И. Ленин, – есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией» [1, с. 192]. Таким образом, рабочим оставалось только захватить власть в свои руки, слить все монополии в одну и обратить эту монолитную государственную монополию на пользу всего народа, чтобы получить социализм, а сделать это, конечно, можно только революционным путем. С тех пор капитализм пережил не одну модификацию, обнаружил далеко не исчерпанный еще потенциал для развития в своих рамках все более технологически оснащенного хозяйства, «но в начале века такая перспектива отнюдь не была очевидной, многим тогда казалось, что капитализм доживает последние дни, что неотвратимо наступление нового хозяйственного уклада, идентифицируемого с социализмом даже многими буржуазными профессорами» [5, с. 85].
Кто же был прав? Для того чтобы ответить на это вопрос, сегодня, как и сто лет тому назад, надо определить уровень развитости общества, при котором в принципе возможен переход к социализму. Некоторые авторы считают этот вопрос нерешенным и, можно предположить, неразрешимым [5, с. 89]. Но есть такие авторы, которые пытаются определить указанный уровень. Так, В.И. Табаков доказывает: социализм возможен не при нынешней индустриальной технологии, а технологии, представляющей собой период фронтального перехода от машин к роботам. Именно и только такая технология (представляющая собой переход от машин к роботам) ликвидирует непосредственный труд, порождающий, после раздвоения его на прожиточный (для совокупного работника) и на прибавочный (для совокупного собственника, а через него – и для всего эксплуататорского цивилизованного общества), стоимостные отношения. Именно и только она приводит капитализм к кризису, выходом из которого может быть лишь общенародное производство и потребление прибавочного общественного продукта [7, с. 30–67]. Он же отмечает, что до такого тупика капитализма, к сожалению, еще очень далеко, если даже взять самые развитые капиталистические страны, ибо даже сегодня, в XXI веке, мы еще не можем констатировать начало тотальной роботизации хозяйства. Выходит, что либерал-социал-демократы оказались правы, отказавшись от идеи скорого краха капитализма, но не потому, что оказались более дальновидными мыслителями, чем В.И. Ленин, а скорее благодаря совпадению исторических условий, которые они чутко уловили, и целей их политики, направленной на классовое сотрудничество и компромисс с буржуазией. Таким образом, сама действительность пришла им на помощь, чтобы оправдать их теорию и практику.
Но что же создало возможность для реализации данной модели в Западной Европе (и, соответственно, чего не было в условиях других стран)? Возможность для реализации либерал-социал-демократизма в Западной Европе создает, прежде всего, устойчивый экономический рост как материальная основа для подъема общего жизненного уровня населения и либерал-социал-демократической политики перераспределения. Без экономического богатства европейских стран невозможно было бы реализовать подобную политику. Связь между экономическим процветанием и политикой классового сотрудничества наглядно показал В.И. Ленин: «…монополия дает сверхприбыль, т.е. избыток прибыли сверх нормальной… Из этой сверхприбыли капиталисты могут выбросить частичку (и даже не малую!), чтобы подкупить своих рабочих, создать нечто вроде союза …рабочих данной нации со своими капиталистами против остальных стран» [2, с. 173].
Иными словами, западноевропейские капиталисты благодаря сверхприбылям имеют возможность эксплуатировать наемный труд на таких «выгодных» условиях, что пролетариат это вполне устраивает. Причем, международный капитал в состоянии содержать сегодня не только рабочую аристократию, как он позволял себе в начале XX в., но и 2/3 населения стран Западной Европы. Государство благосостояния (с которым и отождествляется западная либерал-социал-демократия) неизбежно стоит дорого, справедливо заметил шведский философ и социолог Г. Эспинг-Андерсен. Но откуда появились у западной буржуазии эти сверхприбыли? Как Запад стал богатым? Здесь, вкратце, можно сказать лишь следующее. Западноевропейская цивилизация, благодаря стремительному (по историческим меркам) прохождению ею переходной азиатской формации и развитию уже в пределах самой II-й (экономической) формации, в то время как остальной цивилизованный мир все еще оставался в пределах азиатской формации, быстро пройдя все логические ступени экономической формации, оказалась на ее капиталистической, последней, высшей ступени раньше других народов, что и позволило европейским странам стать гегемоном всего мирового развития и его капиталистическим эксплуататором до принципиального завершения этого процесса во всемирном масштабе [8]. Благодаря этому обеспечивается высокий уровень жизни работников на Западе, достигаемый не столько за счет собственного труда, сколько за счет прибылей, получаемых своей «отечественной» буржуазией от эксплуатации остального капиталистического и докапиталистического мира. Т.е. рабочий класс Запада стал как бы частью той буржуазии, которая эксплуатирует весь незападный мир, а, следовательно, в его зарплате скрыт уже и нетрудовой доход, которым эта буржуазия делится с ним. Отсюда и вытекает характер «социалистических» партий Запада: либерал-социал-демократизм, основанный на классовом мире и классовом партнерстве.