Раздел II. Социальные революции в контексте Отечественной истории

Царское правительство в условиях революции разработало Положение о выборах в Государственную Думу 1905 г., издало манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября 1905 г., избирательный закон 11 декабря 1905 г., Учреждение Государственной Думы, Учреждение Государственного Совета 20 февраля 1906 г. Итогом стали Основные законы 23 апреля 1906 г. Как продукт правительственного конституционализма (октроированный способ издания), они внесли дуализм в распределение полномочий между правительством, Государственной Думой при сильной власти императора. Их появление усугубило оппозиционные настроения депутатов Думы. В дальнейшем историческая власть стремилась минимизировать или вообще отказаться от изменений в период революции. Спад революции, перенесение дискуссии о государственном строе в Думу повлияли на отношение власти к «уступкам» в пользу общественности. Так, исследователь А.Н. Медушевский считает: первоначально всеми крупнейшими революциями, и в России в 1905 г., провозглашался подлинный конституционализм, который в ходе самих революций постепенно сползал к мнимому [3, с. 11].

В годы революции возникли институты, связывающие государство и личность: политические партии, партийная агитация, выборы в Думу, общественные организации и объединения (земские и городские, сословные и межсословные, религиозные и культурные). Партии активно использовали избирательные технологии: составление партийных избирательных списков, проведение предвыборных собраний. Это способствовало росту политического сознания населения в условиях протестных настроений образованной общественности по отношению к власти. Представители общественности одновременно состояли в различных партиях. Так, в Нижегородской губернии земского деятеля Е.М. Ещина, издателя «Нижегородского листка», в Департаменте Полиции относили к членам партии социалистов-революционеров и партии кадетов [4, с. 153–165,  228–230; 7, л. 79–81; л. 80–90].

Итак, в России в 1905–1907 гг. стал возможен переход к правовому государству, как компромиссу между властью и обществом. Революция подтолкнула процесс становления правового государства и развития гражданского общества. После революции 1905 г. реальность и «гражданское общество» разошлись: либе­ральные партии, выросшие из земства, оказались не в состоянии воздействовать на боль­шую часть населения страны. Элементы «гражданского общества» развивались в России вплоть до 1917 года.

Список литературы

1. Конституционное право России. Основные законы, конституции и документы XVIII–XX веков. Хрестоматия / Сост. А.П. Угроватов. – Новосибирск: ООО Издательство ЮКЭА, 2000. – 680 с.
2. Либеральное движение в России. 1902–1905 / Сост. Д.Б. Павлов. – М: РОССПЭН, 2001. – 648 с.
3. Медушевский, А.Н. Конституционные проекты русского либерализма и его политическая стратегия / А.Н. Медушевский // Вопросы истории. – 1996. – № 6. – С. 3–14.
4. Общественно-политические процессы, партии и движения в Нижегородской губернии в конце XIX – начале XX вв.: учебное пособие в 2 т. / Автор-составитель Г.В. Набатов / Т. 1. – Н. Новгород: Изд-во Нижегородского университета, 2001. – 262 с.
5. Савельев, А.А. Земство и власть. Из истории местного самоуправления в России / А.А. Савельев. – Арзамас: АГПИ, 1995. – 381 с.
6. Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т. 1–3. / Т. 1: 1905–1907 гг. – М.: РОССПЭН, 1997. – 742 с.
7. Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. 918. Оп. 8. Д. 373, 443.

 

 

 УДК 93/94

«Экономическая контрреволюция» как идеологема в сталинской политике и практике конца 1920 – начала 1930 гг. (по материалам газеты «Правда»)⃰

Маслова Анжелика Игоревна

Магистрант, кафедра отечественной истории, Новосибирский государственный университет (630090, Российская Федерация, г. Новосибирск, ул. Ляпунова, д. 2, кв. 140. Тел.: 8-923-234-65-10). E-mail: maslovaanzhelika@mail.ru

Настоящая статья посвящена исследованию идеологемы «экономическая контрреволюция», использовавшейся советской пропагандой в целях закрепления в массовом сознании стереотипа революционной борьбы. «Экономическая контрреволюция» и связанные с данным понятием многочисленные создававшиеся пропагандой «образы врага» рассматриваются в качестве основных имитационных практик негативной мобилизации, направленных на консолидацию социума.

Ключевые слова: «экономическая контрреволюция», образ «врага».

«ECONOMIC COUNTER-REVOLUTION» AS AN IDEOLOGEME OF STALINIST POLICY AND PRACTICES OF LATE 1920s – EARLY 1930s (BASED ON THE «PRAVDA»)

Maslova Anzhelika Igorevna

MA-student, Domestic History Department, Novosibirsk State University (2, Lyapunov str., Novosibirsk 630090 RUSSIA. Tel/fax: +7-923-234-65-10).

This article is devoted to researching the ideologeme the «economic counter-revolution», which was used by soviet propaganda to fix the stereotype of the revolutionary struggle in the collective consciousness. «Economic counter-revolution» and many «enemy images» connected with this concept created by the propaganda are considered as basic simulation practices of negative mobilization, which aimed at consolidation of society.

Key words: «economic counter-revolution», «enemy image».

 

История советского государства на протяжении всего периода его существования была тесно связана с понятием «революция». Поддержание в массовом сознании идеологемы революционной борьбы на пути к социализму являлось важным элементом политики большевистского/сталинского руководства. Революционный энтузиазм широких масс трудящихся считался неиссякаемым источником для построения советского государства и общества. При этом консолидация социума, как правило, осуществлялась на основе конфликтной мобилизации, где ядром  выступал образ «врага». На протяжении 1920–1930-х  гг. советская пропаганда выстроила целую плеяду образов «врага», как потенциальных, так и мифических. Настоящая статья посвящена рассмотрению феномена «экономической контрреволюции» (здесь и далее данный ключевой термин нами закавычен, учитывая природу его использования в сталинской политике и практике) в его пропагандистском изображении в хронологических рамках конца 1920 – начала 1930-х гг. В качестве рабочей гипотезы выдвигается положение о том, что одним из целевых назначений мифологемы «экономической контрреволюции» было закрепление в массовом сознании стереотипа продолжавшейся  революционной борьбы, который, в свою очередь, служил инструментом многочисленных социальных мобилизаций того времени.

Понятие «экономическая контрреволюция» впервые начинает  широко употребляться пропагандой в связи с Шахтинским судебным процессом 1928 г. С этого времени «экономическая контрреволюция» целенаправленно закреплялась в массовом сознании,  проецируясь сразу на две сферы – политическую и экономическую [1, с. 137]. Употребление понятия «революция» с приставкой «контр-» отражает устоявшуюся к тому времени модель негативной мобилизации, которая действовала с помощью создания и внедрения в массовое сознание многоуровневых угроз, образов «врага».

Шахтинский судебный процесс над «вредителями» Донбасса сопровождался массированной пропагандистской кампанией и, хотя цели суда были весьма прагматичны, основная ставка делалась на субъективный фактор – вызвать у рабочих, прежде всего, социальный и политический активизм для поддержки большевистской власти, видевшийся Сталиным залогом выхода из кризиса, экономического и политического. Выдвижение против избранного руководством страны в качестве опаснейшего идеологического противника – «старого» инженерства – фальсифицированных обвинений свидетельствовало о том, что показательный суд проводился с целью манипуляции рабочей аудитории, в немалой степени, еще питавшейся настроениями и ожиданиями «социальной справедливости», «социального реванша», что сопровождалось недоверием и недовольством по отношению к «бывшим спецам», сохранившим и после революции более высокий, нежели у рабочих, статус и условия жизни. В широком смысле, назначение «экономической контрреволюции» состояло в формировании образа «классового врага» и воспроизведении модели, при которой рабочие (по марксизму, класс-гегемон) противостоят «классу эксплуататоров» (роль своего рода квази-класса в данном случае призвано было сыграть «старое», «буржуазное» инженерство). В итоге происходило имитационное воспроизведение классовой борьбы, но теперь уже в новой, видоизмененной форме. Неслучайно, что Сталин в самый пик подготовки и проведения Шахтинского процесса выдвинул тезис о «дальнейшем обострении классовой борьбы» и появлении новых ее разновидностей (в том числе в экономике). Еще несколько позднее, в 1929 г., он назвал начавшиеся преобразования в деревне (коллективизацию) настоящей социальной революцией, получающей массовую поддержку «снизу». Так, идеологемы «революция» и «контрреволюция» вновь стали системообразующими в пропагандистских кампаниях.